ЭТОТ ПРОТИВНЫЙ ДЕТСКИЙ САД (автор - ИРИНА ПЕРЕПЕЛИЦА)

Мне очень приятно предоставить вашему вниманию рассказ Ирины ПЕРЕПЕЛИЦА.

Моя мама в нашем небольшом городке, что недалеко от Минска, была самой красивой, самой молодой и самой талантливой мамой на свете. Она чудесно пела своим высоким, хорошо поставленным голосом, украинские песни; обшивала себя, меня и всех своих подруг модными вещами, потому что в те далёкие 60-ые, всё и вся было дефицитом. А ещё, она работала на фабрике в три смены, и всё это ради неё, долгожданной квартиры; и вдобавок ко всему -- училась заочно в техникуме на бух.учёте. Очень рано и скоропалительно моя мамочка выскочила замуж, быстренько родила меня в 18 лет, через 5 лет также быстренько развелась, и в итоге -- воспитывала меня одна вместе с моей моложавой бабушкой. Это раннее замужество перечеркнуло заветную мамину мечту об оперной сцене, заменив её обыденностью рабочих  будней с заботой о хлебе насущном. Так мы и жили втроём --  небольшим бабьим царством.

     А тем временем, мне исполнилось 6 лет /в апреле 1965 года/, и я перешла в старшую группу детского сада. Признаться честно, сад я недолюбливала из-за одной зловредной воспитательницы, Татьяны Ивановны, у которой была физиономия зрелой Бабы Яги,  лет эдак сорока с хвостиком. Она была черна, худа, невероятно вредна, с монотонным и невыразительным голосом, но зато как она выразительно и громко кричала на нас, по всякому поводу и без него.  А ещё, она заставляла меня пить противное теплое какао с густыми молочными плевками, от которого у меня сжималось горло и подступала тошнота, и в один прекрасный момент она всё-таки  вырвалась наружу... Дети боялись и не любили эту Ягу Ивановну /как называли мы её за глаза/, и я, конечно же, в том числе. Поэтому мы все с такой щемящей грустью и невероятной завистью смотрели на выпускников старшей группы, которые покидали детский сад, и сразу становились для нас недосягаемо-далёкими школьниками))))) 

      И вот однажды я, тихий и послушный ребёнок, заявила, придя домой из детского сада:" Я туда не пойду больше  НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА!!! Я хочу в школу!" Такого нахальства от меня не ожидал никто, и мои домашние были в растерянности, но не перечили и мудро решили переждать мою блажь --  авось пройдёт... Но нет, я не сдавалась, и упорно твердила своё, размазывая слёзы по чумазым щекам каждый вечер, после игры на улице:"Этот ПРОТИВНЫЙ детский сад! Этот ПРОТИВНЫЙ детский сад!" И моя, самая красивая на свете мамочка, наконец-таки, сдалась.

         На наше счастье, в соседнем доме жила завуч моей будущей школы, и она сообщила нам интереснейшую новость: директора не будет весь сентябрь, потому как бывший фронтовик-подполковник будет поправлять пошатнувшееся здоровье где-то в санатории, и она сама будет  замещать его всё это время. А потому, на свой страх и риск, наша добрая соседка примет меня в первый класс  с испытательным сроком в один месяц.  Если я оправдаю её доверие и справлюсь со школьной программой, то буду зачислена в школу по всем правилам, а если нет -- то вернусь в свой противный детский сад.

         О-о, я была на седьмом небе от счастья! А как мне завидовали все мои детсадовцы! Они даже разобиделись на меня за такое, вдруг свалившееся на голову, счастье. И вот уже куплена новая форма, портфель и всё-всё-всё!  Наконец-то наступило долгожданное 1 сентября! И моя, самая молодая мамочка на свете, вплела в светлые косички своей доченьки белые капроновые ленты, нарядила её в новую школьную форму с белым передничком, вручила букет цветных астр, завернутых в газету, сама же взяла серо-голубой  портфель, и отвела меня за руку в ателье -- фотографироваться. Почему ты не стала рядом со мной, моя милая, красивая мамочка?  На этом фото я стою одна, удивлённо глядя в тёмный объектив, ожидая вылета той самой птички, которая уже давно улетела...

          Мою первую учительницу звали Катерина Устиновна. Мне она тогда показалась почему-то старой, хотя ей не было и сорока. Она олицетворяла собой образ учительницы тех лет: прямая юбка, белая блуза, какая-то трикотажная кофта и широкий гребень в коротких волосах, к тому же она была среднего роста и средней полноты. Характер у нашей учительницы был под стать её внешности -- не злой, но и не очень добрый, она была в меру строга и в меру добра. Мы её немного побаивались, но при этом, очень уважали -- ведь она для всех нас, сорока двух учеников, была непререкаемым авторитетом.

        Я же, была записана в журнале карандашом, самой последней по алфавиту. Если что -- меня сотрут и забудут, как неудавшийся эксперимент. Но пока я была здесь, в классе, вместе со всеми, и начинались мои нелёгкие школьные будни. Из-за моего, самого младшего в классе, возраста, Катерина Устиновна относилась ко мне более снисходительно, чем к другим детям, и даже немного жалела. Но к школе я оказалась вовсе не готова. Могла принести  в класс  малышек-голышек, и пеленать их прямо у себя на коленках во время урока, была невнимательна и рассеянна, часто глазела в окно, около которого сидела, и могла даже негромко напевать что-то себе под нос, не раскрывая рта, наивно думая, что меня никто не слышит. Но мне всё великодушно прощалось, потому что каждую неделю в нашем классе появлялась завуч, моя протеже, и справлялась обо мне и моих успехах, которых тогда ещё не было и в помине.

       А дома, по вечерам, моя самая лучшая на свете мамочка, превращалась в занудную учительницу, и заставляла меня переписывать много раз ряды буковок и циферок. Особенно не удавалась мне цифра 9. Она почему-то получалась у меня с малюсенькой головкой и длиннющим хвостом, что выводило из себя мою маму. "Пойдёшь обратно к своим сопливым детсадовцам!"-- грозно выговаривала она, теряя терпение от моих каракулей. Этот неоспоримый аргумент приводил меня в отчаяние, и я, чуть не плача, опять переписывала надоевшие мне буковки и циферки. А когда дело дошло до чтения, то мама часто смеялась надо мной, забывая при этом, что она -- строгая учительница. Однажды, я читала по слогам слово "ОСА", а рядом была нарисована такая же картинка.  Я медленно читаю:"О-СА". Мама спрашивает:"Что получилось?" Я быстренько отвечаю, глядя на картинку:"Пчела!" Мама хохочет и заставляет перечитывать это слово снова и снова. И каждый раз я неизменно отвечаю ей:"Пчела!" Потому что в то время я знала только полосатую пчёлку, а кто такая оса, я даже и не догадывалась.

       Так прошёл мой первый школьный месяц. Мамины усилия не пропали даром, и я, преодолевая свою лень, упорно боролась за право быть школьницей. А когда вернулся директор, то был очень удивлён, что меня записали в школу, и что я до сих пор учусь в первом классе. Однажды, после уроков, ОН сам пришёл в класс посмотреть на меня и решить мою дальнейшую судьбу. Отзвенел последний звонок, все дети ушли домой /их тогда из школы никто не забирал/, и в классе остались только я, Катерина Устиновна и ОН, директор -- невысокий, но статный, с седой шевелюрой и каким-то орденом на груди. Этот бывший командир долго смотрел на меня и молчал, думая о чём-то, о своём. Я сидела за партой ни жива, ни мертва. Наконец, ОН спросил, ни к кому не обращаясь:"Ну, что с тобой будем делать?" И тут я не выдержала и горестно разрыдалась, повторяя сквозь слёзы одни и те же слова:"Дяденька, не отдавайте меня... Дяденька, не отдавайте меня..." Директор грустно улыбнулся, подошёл ко мне, погладил по головке и тихо сказал:"Не бойся, не отдам!"

      И моя участь была решена.

                                                                

РУСИЙОН - ОХРОВЫЙ РАЙ

Сегодня мы вместе с уже упоминаемой мной Великой Авантюристкой Йоландой (однажды я расколюсь и расскажу вам о ней такое!!! Не зря это моя лучшая подруга. Знали бы вы только, сколько приключений выпало и выпадают на её долю каждый день!) отправились прошвырнуться по окрестностям. Мы побывали в нескольких сказочно красивых (это можно сказать обо всей Франции) местах. Об одном из них я вам сейчас и расскажу.

Это город Русийон. Он находится примерно в часе езды в сторону Экс-ан-Прованса, на северне долины Люберон. Называется он так вроде бы в честь основателя  некоего галло-романца по имени Rusticelius (I в.н.э). По другой версии это название происходит от старо-французского  "rossel" - "камыш". Понятия не имею, причём тут камыш. Я его не заметила нигде.

Впрочем, это место славится не столько своей историей, сколько охровыми карьерами. Особенно популярен город у художников. Как вы увидите сами, дома и почва здесь окрашены в разные оттенки охры. Необыкновенно живописный город находится на возвышении, с которого открывается умопомрачительный вид на цветущую долину и горы. 

Картины и цикады, как вы, наверное, поняли выполнены красками, полученными из местных пород и растений.

Знаменитые цикады - символ Прованса

К сожалению, открытки пришлось фотографировать тайком. Они размыты. 

 Все эти издения из стекла, окрашенного охрой. Каждое в отдельности мне фотографировать не разрешили.

Это винный подвал. На самом деле это пещера.

О ТРОЛЛЯХ. МЕЛОДРАМА С МОРАЛЬЮ И ХЕППИ ЭНДОМ

Так как нас уже волею судеб однажды занесло к хоббитам, на сей раз отправимся-ка мы к троллям. 

В очередной приезд моих родителей во Францию, мой папа выразил в своей излюбленной манере короля Лира из последнего действия последнего акта одноимённой бессмертной пьесы (здесь можно перевести дыхание) идею о неблагодарности потомков и о последнем, явно предсмертном желании. Уже двадцать последних лет, если мне не изменяет память, они с мамой успешно пользуются этим душераздирающим приёмом. Чего я и вам рекомендую ввиду его стопроцентной эффектности и эффективности. Так вот, он изъявил желание провести последние минуты своей жизни в маленькой деревушке в Альпах. Я, как всегда, наивно прониклась  внушением, в которое они с мамой верят и сами, и со слезами на глазах, с болью в сердце устроила им такую поездку. Через знакомых знакомых мы вышли на Нюшу, которая сдавала милую квартирку в одном городке.

Маркиз объявил, что дорога долгая, было дело летом, и жаркая и, что надо выйти в  путь спозаранку. Часов этак в шесть утра. «Раньше четырёх дня мы точно не тронемся» - добавила я по-узбекски (маркиз понимал русский, всегда некстати). Пунктуальные мои родители сталиновской выучки мне не поверили. С рассвета они сидели на чемоданах. В общем, мы отправились в Альпы в шесть вечера. 

Городок назывался вроде бы Сера. Был построен в десятом веке н.э. Улицы с узкими мощёнными улицами, по которым едва проедет один автомобиль, дома, которые словно ласточкины гнёзда, крепятся прямо к горам. В Нюшином четырёхэтажном доме стенами первых двух этажей служила горная стена. Там у них была кладовая, в которой было сыро и душно. Всё, что они там упорно пытались хранить, покрывалось моментально плесенью. С одной стороны входом служили стеклянные, хлипкие, кривые, условные двери. Порога не было. Мощёная уличная мостовая сразу переходила в пол холла. Холл был большой, холодный и тёмный, так как дом напротив стоял совсем близко. Лестница вела в спальни. На этаже, на разных уровнях было три спальни с высоченными старинными кроватями. Чича был тогда совсем маленький. По ночам приходилось спускаться в темноте по крутейшей лестнице без поручней с выщербленными ступенями вниз, на кухню (то есть одновременно холл) для его ночной каши. Девочкам отвели людоедскую громадную и высокую кровать. Хорошо, что нашёлся надувной матрац, на котором мы спали с Чичей прямо под кроватью. Девочки во сне скатывались на меня. Пара ступенек вела из нашей спальни вниз, на крошечную площадку. Потом надо было опять подниматься на пару ступенек напротив, чтобы попасть в комнату к родителям. В их спальне из окон были видны ноги прохожих. Чтобы попасть на следующие два этажа Нюшиного дома надо было выйти на улицу, обойти два дома, взобраться, поворачивая по улице круто вверх, пройти минут пять и вы оказывались перед другими дверями того же дома. Можно было значительно сократить путь, проявив акробатическую сноровку, пролезая через окно. С другой стороны вы опять попадали сразу в холл-кухню. У них тоже была спальня (а как же!). Нюша провела меня по маленькому коридору. На определённой высоте была дыра, скорее щель. Нюша приставила маленький столик, на столик водрузила шаткую лестницу. По этому сооружению мы вскарабкались в «спальню», по которой можно было передвигаться только на четвереньках, а в определённых местах по-пластунски. Там была «детская». Если вы хотели размяться, надо было всего навсего открыть люк в потолке и выпрямляться в нём вволю, размахивая руками для кровообращения и баланса. «Тепло и уютно» - сказала Нюша. 

Нюше вообще очень везло в жизни. Подруги ей завидовали. Каждый год она приезжала во Францию на сезонные работы. В тот знаменательный для неё год она приехала на сбор винограда («...там смуглянка молдованка....»). И сбылась мечта сезонной сборщицы. И влюбился в неё Прынц, то есть сын главного виноградаря. А что, не нашлось для Прынца местной принцессы? Спросит меня наивный читатель. Ответ очевиден. Стоит только взглянуть на самого Патрика (так зовут Прынца). Что ж, рассмотрим его повнимательней. Здоровенный мужик, этакое дитя природы, который рыгает, пукает, чешет одной пятернёй живот, а другой зад одновременно (Цезарь в своём роде) с одухотворённым выражением лица, столь свойственным альпийским крестьянам. Вы, которые так идеализируете Европу и Францию в частности, надо познакомить вас с таким Патриком. Он не умеет ни читать, ни писать даже на своём родном языке, которым виртуозно владеет на уровне междометий непристойного характера. Но это не все наиположительнейшие качества. У него сестра буйно-помешанная. В психушку её гуманные и любящие родители не отдают. 

В общем, Нюша жила с ними счастливо, но не долго. Как-то ночью её не просто по обыкновению побили, а даже выгнали с пятимесячным ребёнком на зимнюю горную альпийскую улицу в тапочках и ночной рубашке. Так она попала в полицию, а оттуда домой, в Одессу. История с хеппи эндом. Барон, который владел виноградниками, был бездетен, любопытен и справедлив. До него дошли слухи о скандале в его владениях. Он вызвал Патрика и велел ему немедленно ехать за матерью своего ребёнка, просить прощения. У Патрика выхода другого не было. Нюша потребовала Патрика купить этот уютный домик, который я вам описала, и съехать от родителей. На момент нашего знакомства они представляли из себя счастливое семейство, в котором Нюша колотила Патрика и ругала на смеси французского и русского. «Ты знаешь, - сказала она мне доверительно, - после той моей ссоры с Патриком и его семейством я сделала для себя очень важный вывод. Я больше никогда не ложусь спать без трусов.»