В посольстве Ирана одним из условий моего найма было ношение длинного халата («хиджаба») и шали. Я приспособила для этого старый мамин плащ и какую-то тряпицу на голову. Нас было три девочки в почти одинаковых прикидах. Выглядели мы довольно своеобразно. Говорят, до меня была девушка, которая за какое-то время до конца рабочего дня накручивала бигуди, делала масочки и к уходу была вся свеженькая, при параде и бежала на свидание. Надевали мы «элегантную» униформу в каморке у привратника. Рабочий день начинался в 9. В ворота заезжал посол и дипломаты и здоровались с нами на российской территории. Когда было тепло, мы были в декольте и мини юбках. Через пару минут те же посольские видели нас уже замотанными. Однажды посол попросил нас торчать уже перед входом в исламском виде. Я ему с достоинством напомнила, что мы являемся российскими гражданками. На их территории мы уважаем их законы, на своей делаем, что хотим в рамках нашего законодательства.
По много раз в день в наше бюро решительно заходил господин Халими – первый секретарь. Доходил до моего стола, смотрел на меня несколько минут, хлопал себя по лбу и уходил. Как-то он зашёл третий раз подряд, вынул бумажку из кармана и прочитал просьбу позвонить даме, с которой встречался в понедельник, и передать ей что-то там. Поскольку я ему эту встречу не организовывала, я спросила, что это за дама. Имени её, он конечно же не помнил. Сказал только, что ей вроде с виду за тридцать, а может за пятьдесят. То ли она блондинка, то ли брюнетка, вроде худая, а вроде толстая, вроде высокая, а вроде нет.... Я спросила, где это было. Он ответил, что около серого здания у реки. Когда я задала ещё один наводящий вопрос о теме беседы, он сказал, что вроде бы говорили они о погоде и о здоровье. Вообще такие ситуации были не редкость. На счастье, он ездил к ней не на своей машине. Мне осталось только выяснить у водителя. Регулярно мне звонила жена господина Халими и просила передать её мужу, что бутерброд в портфеле, и проследить, чтобы он не разгуливал по морозу без пальто, а в помещении не забывал его снимать.
Наши девичьи разговоры прослушивались и переводились засекреченным иранским переводчиком. Представляете себе, о чём день деньской могут говорить три женщины? Нам было искренно его жаль. Иногда он не удерживался в рамках секретности, приходил и встревал в беседу с полоборота: «Ну что же это за гад такой! Так прямо и сказал? А Вы ему что ответили?...» Или же: «Нет-нет, этот цвет Вам не пойдёт, а что красненьких там нет?... Морковку туда не кладите, лука побольше...»
Посол был человек культурный. Часто меня озадачивали просьбами типа такой: «Когда мы ехали, там была вывеска о какой-то выставке то ли керамических изделий, то ли картин каких-то. Не могли бы Вы выяснить? Господин посол хотел бы сходить с женой.»
