Мой очередной «труд» - как написала мне Марина Спирина, посвящается Юре Якубову.
Юра, это специально для тебя.
История, старая как мир.
Помнишь Раису Ивановну – нашу красивую и интеллигентную Раису Ивановну? На уроке физике ты сел с одной девочкой. Пришёл с опозданием Индлер. Часто он садился рядом с этой девочкой. Он подошёл к тебе, и попросил освободить место. Ты отказался. Рыжий Индлер попытался стащить тебя с места, ты упёрся. Разгорелась драка. Юра Когай пытался вас разнять. Вербальные попытки Раисы Ивановны навести порядок не имели никакого эффекта. Вы, не обращая на неё внимания, отдались этому мордобойному делу. Юра Когай пытался вас разнять. Тут Раиса Ивановна схватила чей-то модный тогда атташе-кейс с металлическим ободком и изо всех сил дала бедному Когаю меж лопаток. Вы, наверное, этот случай забыли, а Когай так и не может.
Вербовецкая и Кулькина на улице громко ругались по поводу того, кто понесёт портфель Коли Шамуилова. Только что прошёл дождь. Кругом были лужи. Коля, очень польщённый, наблюдал за сценой. Девочки вместе взялись за ручку портфеля и «уронили» его в самую грязную лужу. Потом они с якобы виноватым видом «пытались его вытащить», заталкивая всё глубже в грязь.
Зимой, когда выпадал первый снег, мальчики закидывали нас снежками. Игра их была довольно жестокая. Они лепили снежок, а потом согревали его в руках, чтобы он подледенел, и бросали его со всей своей дурной силы с довольно близкого расстояния. Мы не могли выйти из школы. Тогда приходила моя маленькая бабушка-курочка, которая нас выводила. Девочки наши были рослые акселератки. Бабушка была ростом почти наполовину ниже. Она с сердитым лицом и ворчанием следила, пока мы окажемся на безопасном расстоянии. Мне она говорила: «Олдимга туш!» - «Иди передо мной». А на другой стороне улицы за суровой бабушкиной расправой наблюдала, готовая присоединиться, прабабушка в шали, узбекском просторном платье и в «иштон» - широких штанах. Она грозила издали кулаком и кричала: «Уйди, свина!», «Бащаранг курсин!» - «Чтобы у тебя лицо отсохло!», «Джувормаг!» и т.д.
На субботниках моя бабушка мне принимать участия не разрешала. «Субботник – пуботкник нимасси». Приходила прямо в школу и на ломаном русском, вперемежку с узбекскими ругательствами, запугивала бедных учителей до смерти. Она говорила: «Вот дома будет тебе «субботник». Я мою девочку не для их субботников пестую. Внученька моя ненаглядная.» А «внученька» эта была здоровенная дылда с веснушками. Мне бывало стыдно и смешно. Ничего нельзя было с этим поделать, там ещё было подкрепление, тяжёлая артиллерия в лице прабабушки и двоюродной бабушки.
Юлдуз ехала в трамвае со своей бабушкой. Бабушка подошла к сидящему старичку и со словами: «Имонсиз чол! Болага жой бер!», усаживала довльно взрослую внучку. В переводе её волшебные слова означали: «Безбожный старик! Уступи место ребёнку!»
Лола мне напомнила, как прабабушка говорила: «Бу татарларни кийратиб кели» - «Пойду помучаю этих татар». У нас были родственники, которые её очень любили. Прабабушка жила у них по несколько дней. Она закладывала платок за ухо, вынимала из-зи пазухи носовой платок, в который была завёрнута мелочь и засаленный клочок бумаги, надевала очки и медленно набирала номер, сильно давя пальцем диск и долго удерживая его на круге циферблата. Потом она говорила: «Это улиса Будонний? Балам, узбек ми сан, урус ми сан?» - «Детка, ты русский или узбек?» Если ей отвечали, что русский, она ругалась: «Э, ул». Нажимала на рычаг и повторяла процедуру.
Прабабушка носила широкие длинные платья и широкие штаны. Летом в жару она проветривала под грудями. Даже сквозь платье было видно как они растекались у нее между пальцами. Зимой, для того, чтобы совершить свои предмолитвенные омовения («тагорат»), ей приходилось разбивать лед в раковине во дворе. Потом она пересекала весь двор по снегу в галошах на босу ногу, звеня сосульками и хрустя заледеневшим платьем. Когда она и дедушка молились (представляете себе как молятся мусульмане, сколько раз они встают во весь рост и на колени, сколько раз нагибаются головой к полу?), можно было запрыгивать к ним на спину, они не могли ничего ни сказать, ни сделать, и кататься. Мы брали их вещи, которые они нам запрещали трогать, и махали специально у них перед носом. Самое главное было определить конец молитвы и во время убежать. К счастью они не были злопамятны.
Летом я любила ходить босиком во дворе, хотя у нас считалось, что это портит форму ступней. Мой дядя говорил, чтобы я этого не делала, дабы не ввести в заблуждение науку. Он говорил-«Представляешь себе, кто-то увидит отпечаток твоей ноги на земле, и будет сенсация. В газетах будут писать, что в центре Ташкента нашли следы снежного человека. Загадка века!!!»
Помните наши арыки? Последний раз я купалась в таком арыке с мальчишками, когда мне было уже за двадцать.
У меня было свидание в центре Ташкента. Бал разгар лета. Мой кавалер был одет с иголочки. Белая рубашка, начищенные ботинки, отутюженные брюки. Мы проходили мимо фонтанов. Бахтик был серьёзен, держался с чувством собственного достоинства. Говорил о высоких материях и был галантен. Я пыталась быть ему под стать. От фонтанов шла такая прохлада, что я не удержалась и полезла в воду. Он растерялся и смотрел на меня, как мне казалось, с осуждением. В какой-то момент он снял ботинки, засучил штаны и тоже спустился в фонтан. Вернулись мы домой уже босиком.
Бабур, брат Лолы Ахмедовой как-то сказал горестно: «Зачем я родился! Сидел бы в животе у мамы и не знал, что Ленин умер».
На стене две мухи самозабвенно спаривались. Я их прихлопнула газетой. Мой сотрудник, неожиданно для меня, сильно рассердился и закричал: «Какая же ты безжалостная. Нашла момент. Ты что, позже это сделать не могла?» Мои оправдания о том, что это самый лучший момент для ухода из жизни под аккомпанемент сладострастных стонов в вечный экстаз, он слушать не хотел. Может для кого и привлекательна сцена торжественного и достойного ухода в страданиях и муках, окружённого безутешными, подавляющими рыдания родственниками (в глубине души потирающими руки в ожидании наследства), чувствуя теплое участие верной спутницы жизни (которая уже перебирает мысленно кандидатуры потенциальных преемников)....
История, старая как мир.
Помнишь Раису Ивановну – нашу красивую и интеллигентную Раису Ивановну? На уроке физике ты сел с одной девочкой. Пришёл с опозданием Индлер. Часто он садился рядом с этой девочкой. Он подошёл к тебе, и попросил освободить место. Ты отказался. Рыжий Индлер попытался стащить тебя с места, ты упёрся. Разгорелась драка. Юра Когай пытался вас разнять. Вербальные попытки Раисы Ивановны навести порядок не имели никакого эффекта. Вы, не обращая на неё внимания, отдались этому мордобойному делу. Юра Когай пытался вас разнять. Тут Раиса Ивановна схватила чей-то модный тогда атташе-кейс с металлическим ободком и изо всех сил дала бедному Когаю меж лопаток. Вы, наверное, этот случай забыли, а Когай так и не может.
Вербовецкая и Кулькина на улице громко ругались по поводу того, кто понесёт портфель Коли Шамуилова. Только что прошёл дождь. Кругом были лужи. Коля, очень польщённый, наблюдал за сценой. Девочки вместе взялись за ручку портфеля и «уронили» его в самую грязную лужу. Потом они с якобы виноватым видом «пытались его вытащить», заталкивая всё глубже в грязь.
Зимой, когда выпадал первый снег, мальчики закидывали нас снежками. Игра их была довольно жестокая. Они лепили снежок, а потом согревали его в руках, чтобы он подледенел, и бросали его со всей своей дурной силы с довольно близкого расстояния. Мы не могли выйти из школы. Тогда приходила моя маленькая бабушка-курочка, которая нас выводила. Девочки наши были рослые акселератки. Бабушка была ростом почти наполовину ниже. Она с сердитым лицом и ворчанием следила, пока мы окажемся на безопасном расстоянии. Мне она говорила: «Олдимга туш!» - «Иди передо мной». А на другой стороне улицы за суровой бабушкиной расправой наблюдала, готовая присоединиться, прабабушка в шали, узбекском просторном платье и в «иштон» - широких штанах. Она грозила издали кулаком и кричала: «Уйди, свина!», «Бащаранг курсин!» - «Чтобы у тебя лицо отсохло!», «Джувормаг!» и т.д.
На субботниках моя бабушка мне принимать участия не разрешала. «Субботник – пуботкник нимасси». Приходила прямо в школу и на ломаном русском, вперемежку с узбекскими ругательствами, запугивала бедных учителей до смерти. Она говорила: «Вот дома будет тебе «субботник». Я мою девочку не для их субботников пестую. Внученька моя ненаглядная.» А «внученька» эта была здоровенная дылда с веснушками. Мне бывало стыдно и смешно. Ничего нельзя было с этим поделать, там ещё было подкрепление, тяжёлая артиллерия в лице прабабушки и двоюродной бабушки.
Юлдуз ехала в трамвае со своей бабушкой. Бабушка подошла к сидящему старичку и со словами: «Имонсиз чол! Болага жой бер!», усаживала довльно взрослую внучку. В переводе её волшебные слова означали: «Безбожный старик! Уступи место ребёнку!»
Лола мне напомнила, как прабабушка говорила: «Бу татарларни кийратиб кели» - «Пойду помучаю этих татар». У нас были родственники, которые её очень любили. Прабабушка жила у них по несколько дней. Она закладывала платок за ухо, вынимала из-зи пазухи носовой платок, в который была завёрнута мелочь и засаленный клочок бумаги, надевала очки и медленно набирала номер, сильно давя пальцем диск и долго удерживая его на круге циферблата. Потом она говорила: «Это улиса Будонний? Балам, узбек ми сан, урус ми сан?» - «Детка, ты русский или узбек?» Если ей отвечали, что русский, она ругалась: «Э, ул». Нажимала на рычаг и повторяла процедуру.
Прабабушка носила широкие длинные платья и широкие штаны. Летом в жару она проветривала под грудями. Даже сквозь платье было видно как они растекались у нее между пальцами. Зимой, для того, чтобы совершить свои предмолитвенные омовения («тагорат»), ей приходилось разбивать лед в раковине во дворе. Потом она пересекала весь двор по снегу в галошах на босу ногу, звеня сосульками и хрустя заледеневшим платьем. Когда она и дедушка молились (представляете себе как молятся мусульмане, сколько раз они встают во весь рост и на колени, сколько раз нагибаются головой к полу?), можно было запрыгивать к ним на спину, они не могли ничего ни сказать, ни сделать, и кататься. Мы брали их вещи, которые они нам запрещали трогать, и махали специально у них перед носом. Самое главное было определить конец молитвы и во время убежать. К счастью они не были злопамятны.
Летом я любила ходить босиком во дворе, хотя у нас считалось, что это портит форму ступней. Мой дядя говорил, чтобы я этого не делала, дабы не ввести в заблуждение науку. Он говорил-«Представляешь себе, кто-то увидит отпечаток твоей ноги на земле, и будет сенсация. В газетах будут писать, что в центре Ташкента нашли следы снежного человека. Загадка века!!!»
Помните наши арыки? Последний раз я купалась в таком арыке с мальчишками, когда мне было уже за двадцать.
У меня было свидание в центре Ташкента. Бал разгар лета. Мой кавалер был одет с иголочки. Белая рубашка, начищенные ботинки, отутюженные брюки. Мы проходили мимо фонтанов. Бахтик был серьёзен, держался с чувством собственного достоинства. Говорил о высоких материях и был галантен. Я пыталась быть ему под стать. От фонтанов шла такая прохлада, что я не удержалась и полезла в воду. Он растерялся и смотрел на меня, как мне казалось, с осуждением. В какой-то момент он снял ботинки, засучил штаны и тоже спустился в фонтан. Вернулись мы домой уже босиком.
Бабур, брат Лолы Ахмедовой как-то сказал горестно: «Зачем я родился! Сидел бы в животе у мамы и не знал, что Ленин умер».
На стене две мухи самозабвенно спаривались. Я их прихлопнула газетой. Мой сотрудник, неожиданно для меня, сильно рассердился и закричал: «Какая же ты безжалостная. Нашла момент. Ты что, позже это сделать не могла?» Мои оправдания о том, что это самый лучший момент для ухода из жизни под аккомпанемент сладострастных стонов в вечный экстаз, он слушать не хотел. Может для кого и привлекательна сцена торжественного и достойного ухода в страданиях и муках, окружённого безутешными, подавляющими рыдания родственниками (в глубине души потирающими руки в ожидании наследства), чувствуя теплое участие верной спутницы жизни (которая уже перебирает мысленно кандидатуры потенциальных преемников)....
1 commentaires:
Товарищи, Юра Якубов разрешил опубликовать его комментарии, которые он сделал в "Одноклассниках". Он сравнил меня с Незнайкой, стихи которого нравились всем, за исключением самих прототипов. Но писать о себе он мне великодушно позволил. Спасибо, Юра.
Отправить комментарий